Большой путь - Страница 7

И вот — весь перепоясанный скрипящими ремнями, снабженный всеми охотничьими доспехами, я гордо шествую через двор на глазах у всех мальчишек, сажусь на велосипед и еду вслед за дядей Колей.

Неширокая извилистая река Уводь протекает в нескольких километрах от нашего города. На своем течении она образует множество рукавов, заводей и стариц. Между ними лежат заболоченные, поросшие кустами острова. На них-то мы и направлялись.

Солнце уже висело низко над лесом, когда мы въехали в деревню на берегу Уводи и остановились возле избы-пятистенки, крашенной суриком.

На крыльцо вышел высокий лысоватый человек в майке и сказал:

— Здорово, Георгич! А я думал, не приедешь. Ну, что ж? Пойдем, помучаемся или до завтра повременим?

— Смотри, Иван Павлыч, — уклончиво ответил дядя Коля. — Есть ли толк?

— Толк-то есть… — неопределенно сказал Иван Павлович.

— Можно, конечно, попробовать.

Поговорив в таком духе еще минут пять, охотники решили «ткнуться» в одно болотце.

Пока мы ставили в сени велосипеды, Иван Павлович оделся, взял ружье и патронташ.

Деревня стояла на высоком косогоре, по нему вниз, к реке сбегали узкие тропинки. По одной из них мы спустились к причалу и сняли с прикола легкий ботничок. За весло взялся Иван Павлович. Должно быть, он знал в совершенстве этот запутанный лабиринт протоков и стариц, потому что вел ботничок очень уверенно и при этом оживленно разговаривал с дядей Колей.

Ботничок плыл, как по коридорам, среди высоких камышей. Над нами стремительно пронеслись две утки.

Я схватился за ружье, сильно качнув ботничок.

— Ни разу еще, Митька, не топил ружье? — спокойно и насмешливо спросил меня Иван Павлович.

Меня звали не Митькой, но эти слова явно относились ко мне. Я смутился и прошептал «нет», глупо улыбнувшись.

— Первый раз едет, — сказал дядя Коля, очевидно, призывая Ивана Павловича к снисхождению.

Было тихо, как перед дождем. Можно было слышать гудение одинокого комара или звон упавшей с весла капли.

Иван Павлович подогнал ботничок к кочковатому берегу.

Собственно, никакого берега не оказалось. Это было болото — мелкое, ржавое и хлипкое. К моему удивлению дядя Коля, ни секунды не задумываясь, спрыгнул с ботничка и зашагал по колена в воде к прибрежным кустам. За ним последовал Иван Павлович, сказав мне:

— Поспевай, Сенька.

Что мне оставалось делать? Я бойко пустился за ними, чувствуя, как холодная густая вода неприятно обволакивает мои ноги.

До сих пор отчетливо помню, какое чувство я испытал, когда взлетела первая утка. Я испугался. Это был самый неподдельный испуг. Когда с криком, с хлопаньем крыльев утка выдралась из кочкарника почти у самых моих ног, я вздрогнул, отшатнулся и даже не сделал попытки вскинуть ружье. В ту же минуту сзади меня грохнул выстрел, утка, свесив голову и вразнобой махая крыльями, ткнулась в кусты. Я оглянулся — дядя Коля спокойно открывал дымящееся ружье, чтобы вложить новый патрон. Я не подал виду, что растерялся, и решил быть таким же спокойным и выдержанным, как дядя Коля. Но, когда подобрав убитую утку, мы двинулись дальше по болоту, у меня заранее дрожали руки.

Вот опять кряканье, хлопанье крыльев — утка тяжело поднимается на крыло, я тыкаю стволом в пространство, отчаянно жму на спуск… Что такое? Он не поддается… Пока дядя Коля расправляется и с этой уткой, в недоумении осматриваю ружье… О! Забыл взвести курки!

Вот так на настоящей охоте: даже выстрелить по живой цели, не говоря уже о попадании, оказалась нелегко.

В охотничьем пылу я не заметил, как исчез Иван Павлович, и теперь слышал его выстрелы где-то за кустами.

Между тем погода портилась. Потянул ветер, заволакивая небо серыми, тягучими, как клей, облаками. Темнело. Мы повернули к ботничку. Ивана Павловича еще не было. Тяжелая капля упала мне на рукав, другая на верхнюю губу. Я слизнул ее языком и сказал:

— Дождь будет.

— Уже идет, — поправил дядя Коля.

Мы укрылись под стогом сена, сложенного среди болота на подстилке из сучьев. Дождь был небольшой, редкие капли косо неслись по ветру и почти не попадали на ту сторону стога, где мы сидели.

Я сидел, скорчившись, подтянув колени к подбородку, и благодаря такому положению пережил еще один конфуз. Патроны слишком слабо держались в разношенных гнездах моего старенького патронташа, и несколько штук выскользнуло на сено. Пришел Иван Павлович, бросил к моим ногам трех уток, сказал повелительно

— На, Вовка, неси.

Мы поднялись.

— Стойте! — закричал я. — Я потерял патроны.

— Пошарь в сене, где сидел, — посоветовал дядя Коля. Я действительно нашел их там и сунул в патронташ, но два гнезда остались пустыми.

— Все нашел?

— Нет, двух нехватает.

— Ищи.

— Экой ты, Петька, несуразный, — ворчал Иван Павлович.

Быстро смеркалось. Решили, что два патрона — невелика потеря, а отправились домой. Уже в кромешной тьме подходили мы к деревне. Дождь кончился, полыхали далекие зарницы. Остановились, чтобы разрядить ружья. И тут я похолодел… Ведь два недостающих патрона были у меня в ружье! Приотстав, незаметно выбросил я их в лопухи под плетень…

Вернулся я с этой охоты не таким уж важным и неприступным и очень немногословно рассказывал мальчишкам о своей первой охоте: «Да, стреляли… убили кое-что… Дождь помешал…»

Тогда впервые смутно начал я понимать, что охота — не забава и удальство, а замечательная школа, в которой человек учится мужеству, выносливости, выдержке, находчивости и еще многому хорошему и полезному для него.